Его плоть скрывают тени

Его плоть скрывают тени,
Кожа пахнет как металл.
Бог созданий, разрушений,
Он вернулся, он восстал!

Этот мир стоит на грани.
Бог очнулся ото сна;
Пропустил он через длани
Нить невидимого зла.

Он набросил паутину
Ядовитых снов. Саван
Защитил надежно спину,
Обнял тьмою гибкий стан.

Синий пламень водит танцы
По поверхностям глазниц,
Отражая ярость глянцем,
Рвется прочь, спадает вниз.

Наши души будто струны
Для его изящных рук.
Вместо нот забвенья руны –
Песнь замкнула этот круг.

Он пройдет, перерождая
Наши истины и мир;
Как чума, помех не зная,
Без различья наших лиц.

Все исчезнет – зло и благо,
Что невинно, что грешно.
Ядом проклятое жало
К нам вернулось, в нас вошло!..




В гробу деревянном
Прим: Всем воинам Второй Мировой посвящается...

В гробу деревянном
С окном в пустоту
Я как оловянный
Солдат на посту.
Мне тесно и душно.
Дорожки дождя
Бегут равнодушно
По глади стекла.
Прах с пылью прибиты
На поле пред мной,
И в сон свой забытый
Я впал с головой.
Все тело немеет,
Я вновь на краю.
Вздохнуть я не смею
И снова горю.
Безмолвно и слепо…
Я просто солдат…
Мой марш самый первый,
Зажатый приклад…

Сгораю словно феникс…
Из пепла восстаю,
Нависнув вновь над бездной,
На проклятом краю…

Вот первый вдох…мгновенья…
Стук сердца, стук дождя.
В объятьях откровенья
Очнулся снова я.
Нет…ложные напевы…
Иллюзии дождя…
Вокруг листы фанеры,
Обрюзгшая тюрьма.
Здесь жизнь давно померкла.
Смерть шепчет по углам
Цинично, зло и мерзко…
Шаги то тут, то там.
Мне жарко, лихорадит,
В поту я ледяном.
Чего же жил я ради,
Коль ныне здесь мой дом?
Стекло мне жжет ладони,
Стук капель по ушам.
Меня тошнит от вони -
Я спёкся, я устал.
Мой взор давно померкший,
Скользит по пустырю:
В спокойствии зловещем
Он стелется внизу.
Сверкают черной жижей
Цепочки мелких луж,
Их будто кто-то выжег…
Остатки чьих-то душ.
Кольцо гнилых бараков
Обняло мой пустырь.
В кольце том мир так шаток
И слеп. Я ж – поводырь.
Маршрут давно известен,
И звуки все родны.
Мне стали очень пресны
Запретные плоды.
Ещё совсем недавно
Восторг будил во мне
Гудок протяжно-плавный
И поезд весь в огне.
Шальные вой и крики,
Солдаты на плацу,
Гуляющие блики
По бляхам, по стволу.
Команда: «Целься! Пли!»
И залпов стройных хор;
Хотели и могли
Любить мы этот вздор.
Но годы все пожрали,
Умерили мой пыл,
Да чувства все отняли;
Огонь угас, что был.

Прорвав туман, раздался
Хрипящий свист гудка,
А вот и опоздавший
Состав издалека.
По стенам пробежала
Дрожь, преступив порог,
От разных звуков шквала:
Команды, топот ног.
Высокий бодрый голос
Ударил по вискам,
И повторил он снова:
«Вас ждут, мой комендант!»



Распутин.

Ты появился в этом мире,
Когда он жаждал перемен.
И дань мир отдавал лишь силе,
И не хотел любви взамен.

Ты рос среди природы вечной
И жадно пил из нее сок.
Твой дух в полете бесконечном,
Как губка, впитывал, что мог.

И хлыстовство, и христианство,
Богов языческих напев,
Противоречья протестантства.
Давить зов плоти твой удел!

И на дорогах скучных, пыльных,
В одеждах рваных и с клюкой,
Ты познавал все тайны жизни
И обретал лишь так покой.

В монастырях, в бреду голодном
И с пеной жгучею у рта,
Молился статуям холодным
И думал, что душа чиста.

И вновь в пути, и вновь в дороге,
Ты зрел безумный маскарад;
Уже тогда ты был в тревоге,
В них ложный видя Петроград.

Во снах кошмарных ты метался,
Пытаясь тайны разгадать.
В поту холодном просыпался –
Жалел, что жаждал это знать.

Ты нужен там, а не пещерам,
Где тишина всегда одна;
Она тебе не лечит нервы –
Тебе агония нужна!

Взглянуть хотел в глаза горячке
И часть ее в себя вобрать.
Дворянство вывести из спячки,
Облить их дегтем, растоптать.

Как те когда-то растоптали,
И честь мундира, честь любви.
В разврате, блуде утопали,
Плебеи голубой крови!

Они порочили и лгали,
Все ближе поднося кинжал
К груди Империи печали,
Приняв страданья за оскал.



На черном небе кто-то выжег.

На черном небе кто-то выжег
Следы угаснувшего дня.
И бросил горсти звездных вспышек –
Он ими опалил меня.

И как клочки листа бумаги,
Над полем мчатся мотыльки,
И как бумажные сгорают,
Купаясь в отблесках росы.

И на полях табак душистый
Раскрыл невинный свой бутон,
Вернув природе ее стон
И образ обновлено-чистый.